Пошел в лес один мужик, и начало его там ни с того ни сего водить. И знает он в лесу каждую тропинку, и понимает, что блукает, а поделать ничего не может. Думает — неспроста это. В конце концов не выдержал, бросил шапку оземь:
— Да явись ты предо мной, сила нечистая, скажи, чего тебе от меня надобно! И в тот же миг явился перед ним парень лет семнадцати, пригожий такой, только бледный очень, и говорит:
— Прости, дядя Ермолай, что морочил тебе голову.
— Вот те на! А ты меня откуда знаешь?
— Да я в этой деревне всех знаю, будто своих, и старых, и малых. Я ведь знаешь, чей сын? Катерины, жены коновала Антона. Она меня без мужа от пришлого человека родила, да убоялась грех свой объявить и погубила злыми зельями, а потом плод скинула. Так никто ничего и не узнал.
— Где ж ты жил все эти годы, что ел?
— Не жил, а мыкался по свету незримый, среди тайных людей. Ел то, что брал у матери в доме. У нее же отроду ничего не закрещено, не замолено, словно нарочно для нас, нежити, оставлено. А я коли до куска какого дотронусь, он тоже невидимым станет. Так и жил доселе. Иной раз с мальчишками бегал в горелки, потом на вечорки заглядывал. Но никто меня никогда не видел.
— Почему же ты мне нынче явился?
— А мне от бога было на роду написано семнадцати лет помереть. И вот теперь подошел мой срок жизни. Нас, невидимых, гроза убивает, так уж нам положено. Вот настанет Петров день, грянет гроза — меня и сожжет молния в прах. Во-он там, видишь, над рекой на бугорке. Ох и красиво там!
— Как же ты говоришь — сожжет? Молния убивает, да, но никого не сжигает.
— А меня сожжет. И вот о чем тебя прошу — знаю, ты человек добрый и милосердный. Приди туда в Петров день, собери прах в малый ящичек и схорони меня на кладбище, хоть в самом уголочке. Измаялся я, невидимым по земле бродя. Хоть после смерти в земле лежать, а не пылью веяться туда-сюда. А матери потом скажи, пусть покается. Лучше на земле позор претерпеть, чем на том свете век за грех маяться. Неладно это — детей убивать!
Поклялся Ермолай, что исполнит эту просьбу, невидимый и исчез.
Настал Петров день, и такое солнце с самого утра светило на небе, что начал мужик сомневаться: ну откуда взяться грозе? Однако уговор дороже денег: все поглядывает на приметный бугорок над речкой. И вдруг видит: с ясного неба грянул гром — и снова все стихло.
Бросился Ермолай на бугорок, а на вершинке лежит горстка праха. Собрал все в малый ящичек, похоронил тихонько в углу кладбища, перекрестился... И с тех пор на Радуницу всегда украдкой поминал бедного Невидимого.
Невидимыми, или тайными людьми, согласно славянским преданиям,
населен весь окружающий мир. Все они соседствуют с человеком, могут
даже влиять на его жизнь, но никогда ему не показываются, или уж крайне
редко, когда есть к тому великая нужда. Это и нежить — сила нечистая,
и младенцы, погубленные жесто-t кими матерями. Они лишены погребения
и незримыми скитаются по земле, избывая срок, что был им на роду написан.
Некоторые могут так мучиться неприкаянно до глубокой старости. Кто-то
попадает в повиновение к нечистым духам, лешим или баенникам, и, по
наущению нечисти, мучают они людей. И горько им, а противиться не могут.
Невидимые всегда рядом. Они свободно проникают в дома, сидят за столом, ожидая, когда им попадет неблагословленный, незамоленный кусок (это когда люди начинают есть, не прочитав молитву), собираются в банях на свои посиделки, ведь банище — место от веку проклятое.
Невидимый изредка может принять человеческий облик, и тогда его можно «обернуть», воротить к людям. Для этого надо успеть накинуть ему на шею крест и держать крепко-крепко, пока не перестанет биться. Но после этого очень полезно выстригать и на голове ему крест — пока нежити не надоест невидимого домогаться и она не отстанет.
Знающие люди говорят, что мир постоянно пополняется невидимыми, их рк так много, что земле тяжко их на себе носить, оттого даже холмы и пригорки с годами становятся гораздо ниже.
Главная
